Что мы знаем о себе, войне (любой – войне как состоянию общества) и своей истории? Этот глобальный вопрос возникает в сознании любого, кто посмотрит спектакль «Бородино. Наброски людей» в исполнении театра «Шарманка» и инклюзивного театр «Ora» (Благотворительный фонд «Верба»). Авторский сценарий режиссера Ларисы Абашевой, которая более пяти лет работала над темой истории Отечественной войны 1812 года, основан на реальных исторических событиях, фактах и текстах переписки, воспоминаний, дневниковых записей Наполеона, его соратников, письмах и дневниках Елизаветы Алексеевны, жены Александра I, документах самого императора Александра и истории старца Федора Кузьмича, документах Павла I, воспоминаниях его современников. Сюжетом становится снятие лоска с двойственного исторического контекста: перед нами предстают невеликие великие мира сего – не императоры с портретов, а люди, погрязшие в жизненном пороке – прелюбодеянии, убийстве. Мерилом в их системе координат становится фраза, произнесенная Наполеоном: «Что значит смерть одного ребенка перед лицом большой политики?». Для них – ничего не значит. Антагонистами в этом художественном мире становятся народные образы – простых людей, ставших пешками в руках политики (это и русские, и французские солдаты), и образ матери. Но и они неоднозначны: доведенные до предела, эти люди могут убить своего царя – Павла, а образ матери в некоторых сценах близок к образу смерти. Сложный материал, сложная художественная форма – практически два часа зритель испытывает сильные эмоции на тему, казалось бы, далекую современному человеку – монархи и народ, что такое битва за отечество и царя, что такое царствование, какой отпечаток оно (особенно российское) накладывает на личность. Но, тем не менее, общий вопрос, который стоит за этими темами – вопрос свободы личной и народной (сродни коллективному сверхсознательному) —актуален и сейчас. Режиссер умело погружает зрителя в сложный эмоциональный материал первой сценой, в которой на нас обрушивается лавина имен, погибших в одном из боев Отечественной войны 1812 года: декорации, представляющие собой солдатское белье в крови, красный свет, ритмичная музыка. Участие инклюзивных артистов не просто добавляет эмоциональности, действие становится объемным, чуть ли не 4D: актеры как будто делают перекличку в строю, но мы понимаем, что считаются уже убитые люди – духи; они артикулируют слова «убит» и «тяжело ранен» как будто пробуют их на вкус, а зрители чувствуют, что это вкус крови. Кульминация сцены – появление женщины в белой одежде – то ли смерть, то ли мать, которая закрывает глаза и обнимает на прощание каждого воина. Героиня поет «Колыбельную» («4 позиции Бруно»), очень тонко стилизованную под русскую народную песню – песню матери своему маленькому сыну, которого, как она предчувствует, убьют на войне: Спи, сынок, цветы и травы Отцвели и были правы – Каждому на свете свой черед. Так и ты, придет минута, Всадишь в сердце штырь кому-то, Если кто-то первым не убьет. Следом идет галерея монарших образов – что французские, что русские больше похожи на зомби: восставшие из ада герои рассказывают о себе всю правду, иногда такую, что трудно смотреть на сцену. Режиссер и сценарист берет штампы, которые нам известны о знаковых личностях — треуголку, собачек и позу Наполеона, истеричность Елизаветы Алексеевны, большую корону Александра I и его любовницу Нарышкину, солдатиков Павла I — и как будто бы освежает знания о них. Или даже – в контексте спектакля это не будет преувеличением сказать – освежевывает нашу историческую память, и штампы без толстой кожи в сознании зрителя начинают пульсировать и кровоточить. Заключительные сцены спектакля становятся нарративом к народной мудрости о том, что, когда игра заканчивается, король и пешка, черная и белая фигуры падают в одну и ту же коробку – могилу. Образ смерти-матери дорастает до образа природы, частью которой мы все (вне зависимости от социального положения, веры и политических пристрастий), в конце концов, оказываемся в буквальном смысле. Спектакль «Бородино. Наброски людей» предназначен для взрослого зрителя – взрослость в данном случае определяется способностью воспринимать диалектику жизни как таковой.
